Любовь... Какой смысл вкладываем мы в это слово? Мечтаем ли о ней, первой и долгожданной? И как же нужно любить человека, чтобы через шестьдесят с лишним лет помнить то, что происходило тогда, в далекие сороковые, помнить и даты, и имена, и письма, шедшие во фронтовых треугольниках, на которых стоял штемпель «Полевая почта» и адрес: Нижне-Илимский район, деревня Воробьево, Ступиной Прасковье Михайловне.
Бабушка Прасковья – соседка по дому моей учительницы по литературе в поселке Невон. Раньше Татьяна Васильевна и ее семья были ее земляками по деревне Воробьево, а после затопления они вместе переехали в Невон. Какую тяжелую жизнь прожила эта женщина, сколько тягот и лишений выпало на ее долю! С такими справится не каждый... Ее молодой муж, первая любовь, Михаил Ступин погиб под Сталинградом, она осталась одна с грудничком-сыном и, наверное, через всю жизнь пронесла в сердце чувство к своему Мише, ведь не зря она в свои 89 лет помнит события тех лет...
А он в редкие минуты отдыха писал домой короткие письма с неизменным вопросом: «Как же ты одна с ребятенком будешь?», и о себе: «Жив-здоров, воюю, обо мне не волнуйся».
Она осталась одна с пятимесячным сынишкой Кешей на руках и долгие годы, уже после того, как пришли домой те, кого ждали и дождались, вздрагивала от каждого стука калитки: «А вдруг?!» Только чудеса бывают очень редко, и она, успевшая побыть женой четыре месяца, осталась молодой вдовой. Она никогда не была на его могиле, не приносила на нее цветы, и единственное, что ей оставалось в жизни, – любить, видеть сны, в которых он, ее Миша, молодой, красивый, черноволосый, подбрасывал на руках сынишку, которого и увидеть-то даже не успел, и вспоминать те недолгие часы ее бабьего счастья...
...1941 год. Деревня Воробьево, стоящая на берегу величественной красавицы Ангары. Это сейчас деревни уже нет, в 1974 году она была затоплена водами Братского водохранилища, а в том далеком году в колхозе «Искра» кипела жизнь: ферма, поля, рыбозавод требовали рабочих рук. Весна была ранняя и теплая, и на Первомай солнце светило уже по-летнему. На свадьбу Прасковьи и Михаила Ступиных собралось все село. «Хорошо Мишке, жене и фамилию менять не надо!» – подшучивали над широкоплечим, высоким женихом захмелевшие мужики. А он только улыбался в ответ и не сводил глаз со своей маленькой круглолицей Парани. Звуки гармони, залихватские и печальные песни раздавались до самого утра. Звучали поздравления, пожелания долгой и счастливой жизни, ребятишек побольше. Гуляли долго и весело, вот только насладиться супружеским счастьем молодые не успели... И пожелания не сбылись...
В тот день бабушка Прасковья, тогда совсем еще юная (ей был 21 год), на колхозной работе задержалась: на ферме тяжело телилась корова, и женщина, как могла, помогала ей «опростаться». Стряпню она затеяла поздно, задумалась о чем-то своем и очнулась от шума голосов на улице. Ребятишки, мужики, женщины со всех ног спешили к сельсовету. «Куда все бегут, Маруся?» – окликнула она из окна соседку. «Война! – в ответ отозвалась та. – Из Нижнеилимска посыльный прискакал!»
Уже через день пришли с почтой первые повестки. Райвоенкомат от деревни находился за 80 километров, в районном центре. Почтальоны (их называли кольцевиками) из Нижнеилимска довозили почту до Осиновой горы, до середины пути, где стояла изба, в которой жил сторож, во дворе находились смен¬ные лошади, в доме был запас продуктов (еще этo место звали Половина). Вот сюда-то и «гоняли» почту с Илима, отсюда воробьевские парни верхом забирали все, довозили до правого берега, а уже до левого берега, до деревни, корреспонденцию отправляли на лодке.
Повестки-то пришли, а вот мужиков дома не было – горячая пора, все в поле. Уже ночью привезли их домой, а там натоплены бани, в предбанниках чистое «исподнее», жены, заливаясь слезами, пекли «подорожники». «Ненадолго, – утешали домашних мужики и молодые парни, – дадим немчуре по шапке – и назад, домой». Кто же тогда мог знать, что на долгих четыре года затянется эта война, что немногие вернутся домой. «Склали мужиков в шитик и уперли», – вспоминает бабушка Прасковья. У ее Михаила была бронь в первый призыв, а уже во второй, 12 сентября, в 12 часов дня ушел с другими своими односельчанами и он. Прасковья, растерянная, со слезами на глазах смотрела вслед лодке. У нее под сердцем уже зародилась тогда новая маленькая жизнь.
Осиротела деревня. Вся работа легла на плечи женщин и подростков. Жили только весточками с фрон¬та, как будто все остальные радости остались там, в довоенном прошлом.
С бабушкой Паной мы беседуем в ее чистенькой светлой кухне, «кути», как она ее называет.
– Бабушка, а в колхозе во время войны вы кем работали? – спрашиваю я.
– А кем только не работала, куда бригадир пошлет, то и делала. А вот после того, как сына родила, работала по одной «специальности»: гоняли обозы с грузами до райцентра, то есть до Нижнеилимска. А это 80 километров. Две бригады было по пять человек. За день отмахаем сорок верст до деревни Корсаковo, там переночевали и дальше. И обратно таким же макаром. Кстати, до войны обозы гоняли только взрослые мужики, а в войну – мы, две молодухи, я да моя соседка Катерина, и подростки. В район возили зерно, на рыбозавод – рыбу. Так что пять лет я была при лошадях. В страду косили сено, копнили, и чтобы не тратить время на дорогу домой с дальних покосов и утром пораньше взяться за работу, прямо под копнами и спали. Днем работали, а ночью терли картошку на крахмал, его сдавали для фронта. Прямо на берегу Ангары стояли большие чаны, картошку мыли и терли на большой круглой мясорубке по очереди, потом заливали полученную массу водой и оставляли до утра. А утром промывали добела, сливали воду и несли домой, высушивать. Сушили на поветях, в русской печке. И что удивительно, и мясорубку, и чаны оставляли на берегу, никуда не убирали, и никто никогда ничего не трогал. А сейчас, попробуй-ка, оставь!
– В войну в деревне голодали? – задаю я бабушке следующий вопрос.
– Нет, моя, голода не было, кисель запаривали из овса, картошку варили целыми чугунами да сепаратным молоком заправляли. Жирности в нем никакой не было, да когда ребятишек по целой избе, и такое пойдет. Нас у мамы с тятей (Евдокия Васильевна и Михаил Ильич Ступины) было четыре девки и пятеро ребят. Я – старшая, а остальные – мал-мала меньше. Так меня младшие до сих пор нянькой зовут. Мама у нас рыбачкой хорошей была, самоловы ставила, осетров и тайменей ловила. Только эту рыбу сдавали всю, а себе оставляли ельцов да мокченов, на которые ребятня «морды» ставила. Для сдачи государству была норма установлена: надо было сдавать мясо (одну свинью), яйца, масло. Если в своем хозяйстве не хва¬тало, то покупали или обменивали на что-то у соседей, но сдавали обязательно. Помню, мама в корзине копила яйца для сдачи, а маленькая сестра Лизутка полезла да и перевернула ее. Так маме пришлось свою котетку новую (головной платок) соседке унести, чтобы она выручила яйцами.
– А хлеб вам в магазин привозили, или в деревне своя пекарня была?
– Не было никакой пекарни, и в магазине мало, что купить можно было. В колхозе мы работали за трудодни, на трудодни давали зерно. Была у нас своя мельница, на берегу стояла, вот на ней и мололи муку. А уж потом сами стряпали. Так ковриги были в два раза больше нынешних булок. Семьи-то раньше большие были, все за стол сели, тятя по куску всем отрезал, вот и буханки уже нету.
А молодой муж Михаил в это время был на Дальнем Востоке в городе Свободный, в учебной части. После ее окончания восемь человек, отличники службы, получили звание младших командиров-сержантов. В их числе были и Михаил с земляком, Сизых Егором Михайловичем, земляком из деревни Сизово, с которым они вместе призывались в армию. Теперь путь друзей лежал в город Бикин Хабаровского края.
Именно там, в Бикине и Ямане, формировалась 422-я (81-я) стрелковая дивизия под командованием Ивана Константиновича Морозова. Ее боевой путь лежал от стен Сталинграда до Праги: Белгород, Харь¬ков, Красноград, Кировоград, Первомайск, Яссы, Будапешт, Прага. За доблестный подвиг и геройство, проявленные в битве на Волге и ликвидации окруженных под Сталинградом вражеских войск, дивизия была преобразована в гвардейскую. Полное название – 81-я Гвардейская стрелковая Краснознаменная ордена Суворова дивизия. Ее боевые заслуги отмечены орденом Красного знамени и орденом Суворова второй степени.
Судить о том, как воевал в этой дивизии наш земляк, можно по письму, которое в правление колхоза «Искра» прислал в 1942 году замкомбата политчасти капитан В. Мосин. Я с волнением держу в руках исторический документ, который передал нам сын погибшего на войне солдата – Ступин Иннокентий Михайлович, который живет сейчас в городе Железногорске. Этому письму уже 77 лет, и у Иннокентия Михайловича это практически единственная память об отце, если не считать нескольких старых фотографий и ответа на запрос в Министерство обороны Союза ССР отдела учета персональных потерь сержантов и солдат Советской Армии.
С трудом разбираю написанные чернилами и уже выцветшие от времени строки: «Товарищи колхозники!
В этом кратеньком письме мы хотели вам рассказать о боевых подвигах вашего бывшего колхозника, ныне бесстрашного воина Красной Армии Михаила Иннокентьевича Ступина.
Подлый и проклятый немец хочет уничтожить в нашей любимой Родине все завоевания Великого Октября, превратить наш многонациональный советский народ в рабов немецких капиталистов и помещиков, – это значит обречь нас на нищету и голод, вымирание. «Не бывать этому!» – это сказал весь советский народ, это сказал и комсомолец, сержант Михаил Ступин. Сердце его наполнилось ненавистью и проклятьем к немецким захватчикам.
В бою Ступин Михаил со своими воинами не знает страха, отважно бьется с кровавыми гитлеровцами. В одном бою бесстрашно действовал пулеметный расчет Ступина. Под ураганным огнем неприятеля пулеметчики во главе со своим командиром Ступиным уничтожили одну пулеметную точку и более 100 немцев – боевое задание было выполнено.
За проявленное бесстрашие и отвагу в бою с немецкими гадами, Советское правительство наградило сержанта Ступина М.И. Медалью за боевые заслуги.
Зам. комбата политчасти капитан В. Мосин
Командир роты младший лейтенант (фамилия, к сожалению, стерлась) 1874 – полевая почта
178 – воинская часть».
Сизых Егор Михайлович, вместе с которым Михаил Иннокентьевич призывался на фронт и рядом с которым воевал до последнего дня своей жизни, тоже живет в Невоне. Ему сейчас 89 лет, но события тех суровых военных лет он помнит так, как будто это было совсем недавно.
Мы встречались и с ним.
– Егор Михайлович, а до войны Вы знали Михаила Иннокентьевича?
– Нет, до войны мы знакомы не были, да и где: он в Воробьево жил, я – в Сизово, а познакомились уже в Нижнеилимском военкомате, когда явились на сборный пункт по повесткам. А вот с этого времени неразлучны были. Уже когда на фронт прибыли, наш командир порой смеялся: «Вы же два брата-сибиряка, толь¬ко фамилии у вас разные». Миша пел очень хорошо, бывало, запоет во время отдыха, все сразу замолкают, слушают, а лица задумчивые, светлые: кто дом вспомнил, кто жену, кто ребятишек, будто на минутку перед родным порогом очутились. Нередко его просили: «Спой, Михаил!», и он никогда не отказывал. Михаил был командиром пулеметного расчета, в последнее время они охраняли наш штаб, ну а я – связист. Виде¬лись не каждый день, хоть и рядом были. Зато как встретимся – будто после долгой разлуки. При встречах первым делом спрашивали, нет ли весточки из дома. Письма нечасто приходили, почта задерживалась, зато как придут, для нас был настоящий праздник. Сядем в сторонке, читаем друг другу, новостями делимся, у Михаила тогда уже сынишка народился, так он сильно переживал, как там его Параня с ребятенком живет. Мишка парень отважный был, за спины товарищей от опасности не прятался, очень его ребята в его расчете уважали.
Бои под Сталинградом тяжелые шли, потери у нас были большие, так что когда мы с ним прощались, так и не знали, увидимся ли еще.
А погиб Михаил у меня на глазах во время затишья между боями. Как сейчас помню, в два часа у нас обед был, к этому времени и полевая кухня приезжала. Мы с Михаилом получили свои порции и примостились в сторонке. Едим неспешно, разговариваем. Я потом пить захотел и пошел со своим котелком за водой к бочке, она в стороне стояла. Только воды зачерпнул, слышу, кричат: «Ступина убили!» Я бегом назад, как так убили, я ж минуту назад с ним рядом сидел! А Михаил, оказывается, в это время к полевой кухне за добавкой пошел, вот там его смерть и настигла. То ли осколочным снарядом задело, то ли срезал Мишу фашистский снайпер. Они наши позиции часто простреливали. Попал в голову, и умер он сразу почти, наверно, даже понять ничего не успел. Я подбежал к нему, поднял ему голову, а у него из-под закрытых век слеза течет. Хоронил я друга своими руками в местечке под названием Балка Купоросная. Там в бою много наших тогда полегло, так что не только Мишина могилка там осталась» ...
И полетела в сибирскую деревню страшная весть: «Ваш сын и муж Ступин М. И. погиб в бою за Социалистическую Родину...» Сынишке Кеше в то время было всего 9 месяцев. Не зря никто не хотел в годы войны разносить почту, ведь среди весточек с фронта все чаще и чаще попадались конверты со страшными известиями. Воробьевская почтальон Антонида долго стояла перед воротами Ступиных, прислушиваясь к тому, что происходит за воротами. Ведь скоро смех ребенка, ласковый голос матери сменятся плачем и рыданиями.
У Прасковьи потемнело в глазах, в висках нестерпимо застучало. По почерневшему от горя лицу катились слезы. А рядом билась в рыданиях свекровь, ревели девчонки, сестры Михаила, а глухонемая се¬стра мужа Александра недоуменно переводила взгляд с одного лица на другое, не в силах понять, что же произошло. Тоненько залился перепуганный малыш, а в голове у молодой женщины молоточком стучали мысли: «А вдруг это ошибка? Не может такого быть!» Целую неделю она не поднималась с постели. Лежала, отвернувшись лицом к стене, и только иногда поднималась с постели и брала на руки сына, чтобы убедиться, что хоть одна ее кровиночка рядом с ней. И все равно в душе еще жила искорка надежды, что похоронка могла оказаться ошибкой.
А потом пришло письмо. Писал с фронта друг Михаила: «Тяжелые у нас были тогда дела, много наших полегло. И Мишка ваш тоже. Вечная ему память». И только после этого письма фронтового товарища бабушка Пана поняла, что ждать больше некого.
От этих трагических событий нас отделяют десятилетия. Все меньше и меньше остается тех, кто примерил на себя военную форму и хлебнул военного лиха. Уже отплакали по бабушке Пане ее дети, внуки и правнуки., умер ветеран войны Егор Михайлович. В этом году мы отмечаем великую дату – 70 лет со дня нашей Победы. И пока мы помним о наших героях, они будут жить. Жить в наших сердцах и в нашей памяти. Не забывайте об этом, пожалуйста…
Дарья Дякина
